По многолетним опросам кинокритиков, лучшим фильмом всех времен и народов является «Гражданин Кейн» (Citizen Kane) режиссера Орсона Уэллса. Это фильм был снят в 1941 г., и, по некоторому совпадению, повествует именно о славе и величии. По сюжету «Гражданин Кейн» представляет собой рассказ о смерти и жизни медиа-магната (именно в таком порядке: сначала о смерти, а потом о жизни).
Прототипом Кейна послужил создатель «желтой прессы» Херст. Фильм начинается последними словами Кейна: «Розовый бутон». Узнав об этом, редактор поручает своему корреспонденту разгадать смысл этих слов: «Поезжайте туда и выясните, что значит «розовый бутон». Раскрыв эту тайну, мы поймем, что Кейн был за человек». По ходу фильма журналист расспрашивает близких, друзей, слуг. Никто не знает ответа и никогда даже не слышал о чем-либо подобном.
Наконец, журналист попадает в фантастический замок, построенный по проекту самого Кейна, в котором тот провел последние годы. Там собрано громаднейшее собрание произведений искусства, антиквариат и множество безделушек, старых и странных вещей, которые агенты Кейна закупали по его приказу по всему миру.
Здесь, в огромном захламленном зале, с нераспечатанными коробами с античными статуями, журналист окончательно убеждается в невозможности раскрыть тайну «розового бутона». На его глазах служители сжигают в печах всякий хлам. Журналист возвращается в редакцию, и последний кадр фильма, видный лишь кинозрителю, — сгорающие детские санки. На потертом сиденье нарисована роза и надпись: rosebud (розовый бутон).
Политический по своей сути фильм превращается в притчу о величии и ничтожестве человека. Мы понимаем, что громадный зал, забитый дорогими и ненужными вещами – это как бы внутренность души. Но единственно важное в жизни Кейна: воспоминание о мгновениях детства, проведенного в бедной семье в глуши, откуда случай вывел его на мировые высоты власти и славы.
Самое важное в жизни, хочет сказать режиссер, неотвратимо ускользает от стороннего любопытства, от журналистики, науки и искусства. Однако искусство имеет возможность показать если не саму суть человека, то трагический разрыв между величием человека и его ничтожеством.
Гражданин Кейн так и не стал взрослым человеком, оставшись упрямым немытым ребенком. Все прошло мимо, не задев и не наполнив его души. Он стал гигантом, но так и не вырос. Это очень интересно показано тем, что лицо Кейна под старческим гримом – молодое.
И такой разрыв задан во всем подлинном искусстве. Еще античная трагедия Софокла в оптимистическом гимне воспевала величие человека:
Много есть чудес на свете,
Человек – их всех чудесней.
Но та же античная трагедия была посвящена ничтожности человека перед роком. Такой разрыв породил великое искусство, и он позволяет нам действительно научиться чему-то от искусства, хотя вообще искусство бесполезно.
Человек велик и ничтожен – вот истина, которой мы можем научиться. И это не две истины, а одна: человек велик и ничтожен одновременно. «Я — царь, я – раб, я – червь, я – бог»,- писал Державин.
Сто лет назад многие вставали в тупик перед неразрешимой проблемой Льва Толстого. С одной стороны, он антихристианин, отлученный от Церкви. Человек презираемый и жалкий, Толстой в то же время – величайший писатель из живущих в то время на земле, почитаемый за «Казаков», «Войну и мир», «Анну Каренину» даже Царем-Мучеником и Константином Леонтьевым. Царь-Мученик, напомним, послал венок на могилу Толстого: «Великому писателю земли русской».
Опять загадка «розового бутона»! Как один и тот же человек может быть отвратительным стариком (примерно так писал Леонтьев), обманывающим малых сих и совращающим их в атеизм, и – «великим писателем земли русской»?
Именно — может. Дерево не может быть одновременно великим и малым, а человек, и только человек, – может.
Искусство изображает эту уникальность человека через контраст и несоединимый разрыв, истинную же разгадку содержит в себе Христианство. Оно научило нас видеть и презирать ничтожество, не взирая на лица великих и могучих мира сего. Встав на эту точку зрения, для нас не будет нужды отрицать человеческую гениальность там, где она есть.
Так происходит оттого, что и мы знаем свое ничтожество перед Богом. Знание возвышает нас над миром, делая в то же время неуязвимыми для человеческого презрения. «Духовный человек судит о всем, а о нем судить никто не может» (1 Кор. 2:15).
Роман Вершилло
2005 г.